Вечность на двоих - Страница 75

— Да что же это может быть, дурья башка? Живая сила — это то, что остается живым после смерти, то, что бросает вызов смерти и даже старости. Волосы, черт побери. Когда мы взрослеем и все процессы постепенно замирают, единственное, что продолжает расти, новенькое, как с иголочки, — это волосы.

— Если только они не выпадают.

— У женщин не выпадают, приди в себя. Волосы или ногти. В любом случае это одно и то же — кератин. Твоя «живая сила дев», или девственниц, — это их волосы. Потому что в могиле только они сопротивляются смерти. Это антисмерть, противосмерть, противоядие. Подумаешь, сложности. Ты меня слушаешь, Адамберг, или ты впал в прострацию?

— Я тебя слушаю, — сказал пораженный Адамберг. — Здорово, Ромен, а главное, очень похоже на правду.

— Похоже? Ты что, издеваешься? Так оно и есть. Посмотри снимки, черт возьми.

Ромен схватил стопку фотографий, но вдруг широко зевнул и потер глаза.

— Намочи полотенце под холодной водой и разотри мне голову.

— Твое полотенце страшно взять в руки.

— Плевать. Давай пошевеливайся.

Адамберг повиновался и изо всех сил, словно лошадь драил, растер ему голову мокрым полотенцем. У Ромена даже лицо побагровело.

— Ну что, лучше?

— Сойдет. Налей мне остатки кофе. И передай тот снимок.

— Какой?

— Первой женщины, Элизабет Шатель. Возьми у меня на столе лупу.

Адамберг положил перед Роменом лупу и жуткий снимок.

— Вот, — сказал тот, указывая на правый висок Элизабет. — Ей отрезали несколько прядей.

— Ты уверен?

— На все сто.

— «Живая сила дев», — повторил Адамберг, вглядываясь в фотографию. — Эта психопатка убила их, чтобы отрезать прядь волос.

— Которым удалось устоять перед лицом смерти. С правого виска, посмотри. Ты текст помнишь?

— «…с живой силой дев, одесную извлеченной, трижды приготовленных в равном количестве».

- Одесную — справа. Потому что слева, ошую, — мрак, тьма. А справа — свет. Правая рука правит жизнью. Догоняешь, старик?

Адамберг молча кивнул.

— Ариана упоминала а волосах, — сказал он.

— Говорят, она тебе нравится.

— Кто тебе сказал?

— Твоя лейтенантша.

— Почему Ариана не заметила отрезанных волос?

Ромен довольно усмехнулся:

— Потому что заметить это мог только я. Ариана — чемпионка, но ее отец не был парикмахером. А мой был. Я умею отличать свежесрезанные пряди. Кончики выглядят по-другому, они четкие, прямые и не секутся. Не видишь? Вот тут.

— Нет.

— Потому что твой отец не был парикмахером.

— Нет.

— У Арианы есть еще одно извинение. Насколько я понимаю, Элизабет Шатель не особенно следила за своей внешностью. Я не ошибаюсь?

— Нет, она не красилась и не носила украшений.

— И у нее не было парикмахера. Она сама себя стригла как бог на душу положит. Когда волосы падали ей на глаза, она брала ножницы, раз — и готово. Получается нечто весьма сумбурное, видишь? Длинные, короткие и средние пряди вперемешку. Ариана просто не могла вычленить в этом творческом беспорядке волосы, срезанные недавно.

— Мы работали в свете прожекторов.

— Тем более. А на Паскалине вообще ничего не видно.

— Ты все это рассказал Ретанкур в пятницу?

— Конечно.

— И что она ответила?

— Ничего. Задумалась, совсем как ты. Вряд ли это что-то изменит.

— Зато теперь мы знаем, почему она раскапывает могилы. И почему ей надо убить третью девственницу.

— И ты в это веришь?

— Да. «Трижды». Это число женщин.

— Возможно. А ты нашел третью?

— Нет.

— Тогда ищи женщину с красивыми волосами. У Элизабет и Паскалины волосы были отменного качества. Проводи меня до постели, старик. Я больше не могу.

— Извини, — сказал Адамберг, быстро вставая.

— Ничего страшного. Но раз уж ты копаешься в старинных снадобьях, поищи мне что-нибудь от прострации.

— Обещаю, — сказал Адамберг, провожая Ромена в спальню.

Ромен обернулся, заинтригованный тоном Адамберга:

— Ты серьезно?

— Да, можешь на меня положиться.

XLV

Исчезновение Ретанкур, ночной кофе у Ромена, нежное слияние Камиллы и Вейренка, живая сила дев и свирепая морда Ролана не давали Адамбергу спать. Он то вздрагивал, то забывался, и тогда ему снилось, что козлик — только какой, рыжий или черный? — упал с горы и разбился. Когда комиссар проснулся, его ломило и мутило. Неформальный коллоквиум или, скорее, что-то вроде похоронной церемонии началось в Конторе спонтанно, с самого утра. Полицейские понуро сидели на стульях, погрузившись в общую для всех тревогу.

— Никто из нас этого прямо не сказал, — начал Адамберг, — но мы все поняли. Ретанкур не заблудилась, не потеряла память, не попала в больницу. Она в руках психопатки. Она вышла от Ромена, узнав то, чего мы не знали, а именно, что «живая сила дев» — это волосы девственниц и что убийца раскапывала могилы, чтобы отрезать у покойниц кусочек материи, не подверженной тлению. «Одесную», с правой стороны, более положительной, чем левая. После этого Ретанкур никто не видел. Можно предположить, что, выйдя от Ромена, она о чем-то догадалась, и это что-то привело ее прямиком к убийце. Либо настолько встревожило ангела смерти, что она решила ее уничтожить.

Адамберг предпочел слово «уничтожить», более уклончивое и оптимистичное, чем глагол «убить». Но сам он не питал никаких иллюзий относительно намерений медсестры.

— Благодаря этой «живой силе», и только ей, Ретанкур поняла что-то, чего мы так и не поняли, — сказал Мордан.

— Боюсь, что да. Куда она пошла и чем она нарушила покой преступницы?